Многие певчие — бескровные мученики

МНОГИЕ ПЕВЧИЕ — БЕСКРОВНЫЕ МУЧЕНИКИ…

Церковь Христова любит мучеников. А как их не любить? Цельных и устремленных в небеса мало. Сегодня — время сделок. Сделок с совестью, сделок на работе и дома. Некая такая биржа компромиссов. Девиз современного человека «если нельзя, но очень хочется, то — вперед…» А есть они, небесные брильянты. Вообще, о мучениках сказано немало. Много воспето и песней и хвалебных стихир. Но феномен мученичества — камень с многими гранями. И один из них — певчие и мученики могут понять друг друга (лучше — только монахи)

Кто такие мученики для церковного певчего. Прежде всего, мученикам мы служим через вызывающие удивление шестеричные службы. Как? Проливший кровь за Христа удостоился только лишь шестеричной службы? Да, именно так. Стоящий возле престола Господа в сияющем звездным блеском хитоне дивный наследник Божий на земле прославляется через обиходную службу, идущую полтора часа.

И у этого есть объяснение. Придуманное и понятое не мной. Чем ближе к времени Христа — тем больше было сильных, могучих столпов духа, титанов веры. Мы в некой своей основе вырождаемся. И чем ближе к нашим временам — тем святость становится все более и более редким явлением. Редкое — поощряется особыми службами с величанием. Полиелей или всенощная в основном у святителей, преподобных. Они редки, они как орхидеи — заслуживают индивидуального подхода. Тогда как во времена гонений — церковь была воистину церковью святых. Святость была нормой.

Что же…

Объяснение принимается. Пусть так.

Но певчий в принципе должен был бы любить мучеников. Потому что у подлинного певчего похожие устремления и мотивы. Разумеется, я говорю именно о подлинном певчем, который работает не для денег, а движим некой такой сладкой жаждой — угодить дивному Богу, воспеть Богу. Из всех своих слабеньких силенок. Тем умильнее звучат наши голосишки на небесах. Дети в нашем лице стараются…

Помню слова пресвятой Богородицы, сказанные во время последнего, 12-го явления Серафиму Саровскому. «Прежние мученики страдали явно, а нынешние — тайно, но мзда их будет такой же». Мне кажется, что под «тайным страданием» понимаются муки нравственные, некая такая боль хождения против глобального социального тренда.

Большинству из нас, певчих — мало платят. И много требуют. Я неоднократно сталкивался с несправедливостью на клиросе. И я понял — священство попросту не понимает певчих. У нас есть замечательный священник, который всегда веселится, глядя на меня во время пения. Ну да, смешно. Надрывается парень, рот нелепо разевает. Поди ка пойми со стороны — стебусь я, или из последних сил пытаюсь через больное горло и хронический бронхит прокричаться, чтобы акафист звучал как акафист, а не жалкое мяуканье.

Даа…

Нас не поймут, пока с нами не постоят. Нас не поймут, пока сами не слягут с температурой накануне ночной Пасхальной службы. Когда ты понимаешь, что тебе нельзя даже говорить, а тебе надо петь. Все ночь. Вот как нам не любить мучеников? Они же наши старшие братья. Вот ты идешь на службу с четким пониманием — «сдохну», вот как пить дать без голоса останусь. Идешь.

Что это?

Малое бескровное мученичество. Вполне себе реальное. Ведь голоса на клиросе мы и срываем и оставляем. А ведь голос — это нечто прекрасное. Это некий такой небесный дар. Потерять голос — потерять одну из существенных граней своей личности. Камень даст трещину. Вот хочешь воспеть, и слышишь из своей глотки сипы и хрипы. Где бывший льющийся как серебряный ручеек голосок? Отдан. Богу в жертву.

Наверное, тяжесть нашего служения заключается в том, что нам наше горение, нашу эдакую внутреннюю лампадку святой жажды воспевать Богу необходимо пронести через всю жизнь. Прийти к вратам рая с погасшей лампадкой и жалким огарком — отсылка к притче про брачный пир. «Друг, как ты попал сюда в не брачных одеждах».

Вот и взываешь. «Старшие братья — помогите! Вы — отдали свою кровь во славу нашего Господа. И вы (кому как не вам) понимаете и нашу жажду отдать себя всего служению. Но силы сдают, кровь выпили, а голоса лишили… помогите!»

Мне верится, что помогут. Конечно, не физически денег подкинут. А скорее воскликнут перед вечным престолом «Господи, помяни раба твоего Димитрия, Татьяну, Елену и прочих, воспевающих во славу Твою». Наверное, это здорово, если за тебя свой голос отдаст святой такой славы и чести.

Вот, допустим, у нас в храме антиминс с мощами Евстафия Плакиды. Великомученик прославился житием как у Иова многострадального. Потерял богатство, семью, положение. Потом все вернулось, но — в аккурат под муки за Христа. Все вернулось, чтобы вновь быть принесено в жертву Богу. Потому Евстафия великомучеником кличут. А еще славный Евстафий по своему житию прославился тем, что перед смертью он взмолился Богу о том, что каждый, кто поминает их имена не был забыт у Бога. То есть, любящий этого святого с его семьей (вместе с ним принявшего смерть за Христа) в каком-то смысле обретает неплохой залог спасения.

Вот и размышляешь обо всем этом, идя на службу, созерцая на термометре -41C. Горло тихо саднит, ноги озябли, а лицо отваливается как маска при заходе в теплое помещение. Но я думаю, мысли о святом мученичестве как неком идеале певчего должен быть у каждого из нас — в мыслях. Некий такой пламень, жажда отдать себя служению. И этот пламень все покрывает. И не самых простых сослуживцев по клиросу. И не самого простого регента. И настоятеля. И архиерея. И зарплату в 250 руб. за выход (или и вовсе бесплатно).

Я думаю, ни один другой христианский подвиг не дает такого единения с Господом и не наполняет душу ощущением полного прощения, полного принятия тебя Господом как любимого сына, как мученичество за Христа. Наверное, радость мучеников в Царстве — самая неизглаголанная и светоносная. Они отдали свою кровь и доказали верность. И явили высшую любовь к Господу. Я затрудняюсь даже представить, сколь ослепительно пламенной будет любовь Господа в ответ на такой порыв святой души.

«Прежние мученики страдали явно, а нынешние тайно, но мзда их будет той же». Неужели той же? Ну, Царица Небесная сказала — «той же». Как хотите, так и понимайте. Да, мы все знаем про себя, что мы — люди грешные. Там не удержались, там не смирились, тут позавидовали, там не справились, тут служба не удачно прошла. Вроде бы так подумаешь «ну какие мы вообще мученики»? Так, жиденький бульончик. Наварчику не хватает.

Может и так. Но мечтать о небе, мечтать о звездах такой подход уже позволяет. Идеалы возникают другие. Думающий о небе особо не будет разглядывать грязевые узоры в греховных лужах. И чаще обращать свое чело к невидимым светлым небесам. Почувствовать в себе некое такое родство с небом. «Они отдали себя Богу… я сейчас пытаюсь, пусть и неумело, отдать себя Богу» и все вместе мы единый Божий народ.

Смело и дерзко?

А Бог трусливых не жалует.

Христианство — это вера героев. Это высокая культура подвига. Это огненный накал отдачи себя людям. Светильники не под спудом, горящие и сгорающие, но и возносящиеся духом в небеса. Вот такие вот у нас задачи, сестрички и братики дорогие. Так что — за работу.

^{Дмитрий Сиверс}

(335)