Дивеево

Сделав пересадку в Москве, я отправилась казанским поездом к преп. Серафиму. Начитавшись необыкновенных историй о явлении Серафимушки дивным образом, ищущим его людям, я пыталась представить себе, а вдруг и я сподоблюсь такой милости — получить от него такую возможность. Утром поезд уже прибыл в Арзамас и я, пересев в автобус, продолжала размышлять — а получилось бы у меня пройти пешком, как на Руси ходили в паломничество ради свершения просимого. Но время шло, а автобус все ехал и ехал. Это ж сколько бы мне пришлось топать километров, а вернее дней? А трасса непрестанно в движении автомобилей. Тут и пару километров пешком не пройти, подумала я и успокоилась. Да уж, подвиги не для нас — была моя последняя мысль на эту тему.

Вскоре мы завернули к монастырю и первое, что я отметила —полное отсутствие леса. А ведь были случаи, когда батюшка выходил из кустов, чтоб подсказать дорогу заблудившейся бабушке. Неужели весь вырубили? Монастырь стоял посреди совершенно пустой равнины, не считая каких то строений. И вот передо мной знаменитое Дивеево.

Первым делом, конечно, в храм, к раке, со словами: «Ну вот, батюшка, и до тебя, наконец, добралась». Приложилась к иконам и пошла устраиваться на ночлег.

В корпусе по левую сторону от главного храма мне дали адрес, где я наконец то смогла получить долгожданную возможность помыться в ванной после долгих приключений в паломничестве. А так же чистую постель и приятную соседку по комнате.

В то далекое время многие обители находилось в восстановлении, включая и знаменитую канавку, по которой ручейком шли люди. Паломники, монахини, послушники монастыря, я смогла подключиться к группе идущих, чтоб безошибочно пройти ориентировочно маршрут, когда то установленной преподобным Серафимом.

Впереди у меня был Санаксарский монастырь, в сумке письма людей к старцу Иерониму. А в мыслях — пробыть у преп. Серафимушки не менее трех дней. Манили к себе и знаменитые местные источники. И как говорится, хочешь насмешить Господа, распланируй свой день. Планы то планами, но вдруг я почувствовала в себе такое страшное ощущение уныния, что будто камень лег на сердце. Вдруг с невероятной силой захотелось все бросить и умчаться домой. «Вот тебе матушка и Юрьев день», растроилась я. Бегу на станцию звонить, чуть не плача. По договоренности с мужем я должна была отзваниваться при каждом прибытии на новое место. И как услышала его голос, тут и слезы градом. Он, как почувствовал мое состояние.

• Что случилось — кричит. А я в ответ:
• Дали бы самолет, умчалась, не оглядываясь.
• Так что ж ты, возвращайся.
• Не могу-у-у -уже ревела я- У меня ведь еще и письма к о. Иерониму-у-у.

  Далее взяла трубку мать, и я узнала, что муж страдает от страшной боли камней в почках. Вернулась в монастырь и сразу к большой иконе преп. Серафима, что слева при входе с вопросами, вернее сказать, с претензиями:

• Батюшка, что ж это такое? Муж то мой за что так мается?
• Так надо — услышала я — пост идет
• А со мной что творится? Я ж так мечтала к тебе попасть, а мне тут душу вынимают в смертельной тоске? Где ж радость от встречи с тобой? Люди плачут от счастья, к тебе припадая, а мне, ну хоть вой, хоть святых выноси?
• Так надо — опять услышала я — так надо, терпи.

  Уж и не знаю, почему мне втемяшилось в голову тут же уехать в Санаксары, но я, как заведенная, с мольбой в глазах, мотылялась по площадке, где стояли экскурсионные автобусы с табличками — из Москвы, Питербурга: «Вы не в Санаксары?» Но все ответы были отрицательными. Все уже возвращались оттуда. Как будто случайно я услышала, что каждый день местный житель за те же деньги, в какие обходилась поездка на автобусе, набирал пассажиров до Санаксар и возвращался оттуда уже с другими людьми. Я уцепилась за эту мысль и начала его искать. Двор в монастыре был не так уж и огромен, чтоб в нем затеряться. С одной стороны можно было увидеть противоположную сторону, и я металась по нему, нарезая круги, в надежде наткнуться на описанную девятку. Так прошел не один час и я, натолкнувшись на местную монахиню, обратилась с вопросом, не видела ли она ту самую девятку. И тут я услышала невообразимое:

• Она только что уехала с ОДНИМ ПУСТЫМ МЕСТОМ. Он очень долго искал, чтоб не было порожняка. Обычно он этого не допускает и ищет до последнего.

  Я думала, что подо мной разверзнется земля. Так просто не могло быть. Так не бывает!Это нереально. Мы не могли разминутся, даже если б искали друг друга с завязанными глазами. И наконец, одно дело люди, другое — прозевать машину. Раздавленная вконец, я поплелась домой. Сил не было ни молится, ни гулять, ни рассматривать местные достопримечательности. Как мне самой себе обьяснить усилившееся уныние? Мысль, что я не угодна самому батюшке Серафиму — не давала мне покоя. Ну кто еще мог меня так выгонять. Он ведь здесь хозяин. К нему я приехала, к нему стремилась душа моя, а вместо радости — печаль? Разрывающая сердце тоска? Значит не принимает меня он за грехи мои тяжкие. Даже с машиной не помог, на автобус не пустил. Видно ехать мне домой, вон из монастыря. Но письма в Санаксары? Я уже готова была их просто передать через чужых людей. Хотя бы для молитв, уже не до ответов на вопросы наших прихожан. Погруженная в невеселые мысли, я переступила порог комнаты, и не заметила, как вслед за мной пришла моя соседка. На ее вопросы, я неохотно рассказала свои мытарства по монастырскому двору и тут услышала ее удивленный возглас:

• Так что ж ты расстраиваешься то? Тебя ж сам Серафим не отпускает от себя!
• Меня???Сам???Вы думаете?
• Ну конечно. Я ж видела эту машину и ее хозяина. Он долго ждал на одном месте, в поиске одного пассажира! И то, что вы не встретились, в это сложно поверить, судя по твоим рассказам.

  Что я испытала в тот момент. Трудно обьяснить. Но сильное облегчение, что не сам батюшка меня гнал, я все ж ощутила. Если не Серафимушка, как ласково его зовут в обители, то кто? Понятное дело. И следом пришла тихая радость и удивление. В каждом монастыре со мной происходило искушение, а именно нападение той или иной страсти, но с особой силой. Было ощущение, что я прикасалась внутренними переживаниями к монашеской жизни., чей удел — духовная брань. Не, ну мы все чего-нибудь и как -нибудь имели сами, в смысле различных страстей, и без чужых каких-либо извне вмешательств, «чудить» мы умеем сами, но уныние такой силы я испытала в первый раз за всю свою жизнь. Изматывающее почти на физическом уровне тоска, давила всей своей тяжестью на душу. И казалось нет никакого выхода.

  Где то я читала, как сам батюшка в утешение сестрам, в борьбе с унынием, советовал ложить сухарик под подушечку. Напала тоска, достань и сьешь. Вот и утешеньице будет, говорил преподобный. Я, естесственно, во время чтения сразу представляла огромный сухарище, по своему безграничному чревоугодию, под подушкой, но даже при самом ярком его представлении — как бы я утешилась им, у меня так ничего и не получалось. А следом шли вопросы — чем запить, да и поможет ли мне такое утешение. Ну ладно бы конфетка, на худой конец, сахарок.

  Сейчас, по происшествию стольких лет, я вспоминаю и улыбаюсь своему невежеству. Ведь мне ни разу не приходила в голову мысль, что сухарик то, батюшка имел ввиду — свой, махонький — премахонький, порезанный и испеченный с молитвой. Но, главное, благословленный самим батюшкой. Благословление и утешало страждущую душу дивеевской сестры.

  Увидеть, как их режут, и даже поучаствовать, мне предоставили возможность. Послушание несли сразу несколько женщин, главной над нами стояла монахиня. И как только, кто то из нас прекращал молитву, так сразу происходил стихийно образовавшийся конфликт. Все равно, по какой причине. Сестра поворачивалась и давала команду: «Поем — Богородице Дево, радуйся..» Все запевали и работа сразу стабилизировлась. Я собственной персоной приняла участие в этакой роли «неспустихи». (Когда то в детстве у нас с сестрой были такие прозвища, данные моей матерью во время препирательств между дочерьми: «Одна задириха, другая неспустиха»). А порой, во время резки сухариков происходила какая то травма. И сразу становилось понятно, человек ушел в суетные или осуждающие мысли вместо молитв. В итоге нож попадал на палец. Откуда такая прозорливость? Сама резалась.

А далее,, после хорошего монастырского урока, на крыльце собора, я встретила приезжую монахиню. Хрупкая женщина заехала в Дивеево, чтоб добраться в Санаксары к иером. Иерониму за советом. Ее монастырь находился в городе Покров. Какие то неурядицы в нем, почти сломали ее веру. В дальнейшем, когда через этот город проходил великий Крестный ход Божьей Матери от Владивостока до Москвы, в этом монастыре так тщательно были вымыты полы, что участников этого грандиозного события за порог и не пустили. Слушая наших после возвращения с Москвы, я невольно вспомнила ту монахиню в Дивеево.

Забрав ее вместе с сумками, я привела поникшую сестру в нашу комнату, где оставалась незанятой еще одна кровать. Пообещав ее сопроводить, отправилась узнавать дорогу в Санаксары. Рисковать бегать в поиске автобуса или машины, я не стала, а вот запомнить все, перечисленные остановки на странном и незнакомом мне мордовском языке, так и не смогла. Их язык еле произносил, не то что память была в состоянии зафиксировать. И я пошла к самому преподообному.

Встала перед большой при входе иконе и начала выдавать очередные «претензии»: «Ты ж, батюшка, сам меня не пустил? Не пустил, когда просилась уехать. Автобуса не дал? Не дал. Машину не показал? Не показал. Названия , где пересадки, я не запомнила, так вот что мне теперь делать? сам меня, как хочешь, так и довози».

У любого читателя возникнет вопрос — откуда такая бесцеремонность, если еще не сама, ее величество — наглость? Но просьбы мои были просты, бесхитросны и по детски требовательны. Ведь ехать как то надо было, но как? Кто лучше самого хозяина этих мест смог бы помочь. И увереннная в своих требованиях, я так же уверенная, что их исполнят, пошла домой спать. С чувством выполненного долга.

На утро мы рано встали и отправились на автовокзал, чтобы отбыть с первым автобусом. Она мало говорила, больше молчала, но ее уныние было таким тяжелым, что памятуя о своем недавнем искушении, я пыталась всеми усилиями ее поддержать. Вскоре меня в этом деле успешно заменили. Покупая билет, я мимолетным взглядом отметила спящего на лавочке «бездомного». На простонародном жаргоне — бича. Как только мы произнесли вслух кассирше, куда нам ехать, он вскочил, как будто и не спал, и рьяно начал проситься с нами. Мол, дорогу знает, покажет и сопроводит. То что мы удивились и даже поморщились, можно было б и не писать. Но он не «благоухал» обычным запахом похмелья, был свеж и даже достаточно, бодр. Мы, скрепя сердцем, согласились и наше путешествие началось. Были пересадки, ожидания, часы в дороге, но все время он о чем рассказывал и незаметно поддерживл мою Галину в течении всего пути. Признался, что он работал на скитах Дивеева, о которых много рассказывал — как там хорошо, покойно и безмятежно несется послушание сестер, как там красиво. И все это при том, что никто ему не рассказывал о трудностях нашей монахини. Он делал это незаметно, не притязательно и все время улыбаясь. Мне, великой любительнице сладкого, всегда с тоской глядящей на запретный шоколад, а был Великий пост, он обьяснил вдруг, что есть постный, то есть безмолочный, добавив, что о. Иероним любит шоколад, после чего я сразу ринулась в ближайшие магазины, затарившись «надолго», не задумываяь, откуда он это знает. Сложно было бы себе представить наше откровение вдруг перед случайным бездомным. О наших слабостях и трудностях. Рассказывал, что вчера был у келейки о. Иеронима, но не попал, якобы, и в ночь ушел пешком в Дивеево, чтоб утром опять отправится назад. Смысл? Мы не задумывались тогда, мы просто слушали, не задаваясь вопросами — как он мог одолеть такое расстояние ночью от Санаксар до Дивеево, чтоб утром оказаться на автовокзале? И зачем такие метания, если он мог спокойно устроиться на ночь в паломнической? И другой вопрос возник позже — куда он потом делся, если по прибытию на место, мы его видели лишь первые пять минут. Более ни в трапезной, ни на молебне у батюшки Иеронима, ни во дворе, ни в храме, ни у келейки того же Иеронима, мы его так и не нашли. Канул.

Последнее, что помню, это 7 раз повторенная просьба уезжающего на Урал отца Амвросия, чтоб я отошла к батюшкиному крылечку, без уточнения — зачем, потому как вокруг стояло народ и поняв, что можно попасть к старцу, все могли ринуться за мной. До сих пор не понимаю, что мне помешало тогда — услышать келейника старца и подчиниться ему. Я крутила головой, улыбалась, соглашалась, НО НЕ ШЛА. И взгляд нашего спутника, неотрывный и внимательный в мою сторону. Мне еще показалось, что он захочет попасть туда со мной.

Только спустя многое время, когда начался раскол в РПЦ в связи с ИНН, я вспомнила это и осознала, почему так произошло. Схиигум.Иероним тогда не благословлял брать налоговый номер, что и приводило к смятению людей и в тот раз, если б я попала к нему, то могла попасть и под его влияние и испытать страх там, где нет страха, по слову архим. Иоанна Крестьянкина.

Все это переваривалось и осозновалось со временем, но впервые задуматься — кто был — наш спутник, и почему он исчез, как только привез нас на место, нам пришло в голову уже на вокзале с билетами на Москву. Сначала Галя отмахнулась — да какая разница, куда. Но когда я ей все напомнила, рассказав свои требование преподобному перед нашей поездкой, ее лицо вытянулось. Долго мы сидели в молчании, переваривая милость помощи преп. Серафима. На том мои дивеевские приключения закончились.

Да, батюшка Серафим. Сколько книг о тебе было прочитано, всего Нилуса одолела, о Мотовилове, и его испытании, да о стяжании благодати Святого Духа — Иисусовой молитвой. До сих пор ты напоминаешь мне — непрестанно прибегать к ней во всех случаях. Взгляну на твою икону в нашем приходе, а она, как раз у места исповеди, и одна только мысль — Иисусову не забывай. И так на все просьбы и обращения, у тебя всегда один ответ. Только раз, при сильных искушениях и страхе за ближних возопила к тебе в твой августовский день о помощи, а ты ответил: «Лучшая возможность справиться с бедой — отдать ее в руки Божьи». И сразу наступила тишина, а на сердце покой. И правда, как часто в смятении и искушении, нам трудно вспомнить о главном. О доверии Ему.

П.С. Чуть не забыла. Ту мысленную фразу — «ТАК НАДО», я слышала во всех монастырях в той далекой поездке при каждом очередном искушении той или иной страстью.

Февраль, 2013.

(190)